Это художник ли краски смешал
или прошёлся стригущий лишай
по небу красному? В грудь снегиря
музыка целилась видно не зря.
Чижика спели. Пора, друг, пора.
Кровь потекла с фонаря-топора.
Белая кровь и чуть-чуть желтизны.
И оттого, что слова не нужны,
степь ли, лесок ли, морской ли бурун -
всё мне наплакал парижский горбун.
Всё завещал, расписался крестом.
Крест - навсегда, на сейчас и потом.
Роспись - на плечи. Всего горячей
подпись мычания зимних ночей.
-2-
Это тело не моё,
это тело не твоё.
Это тело исклевало
городское вороньё.
Это было чьё-то тело,
сердца маленький орех.
И оно когда-то пело
и глядело вниз и вверх.
И оно ломоть макало
в жижу зимнего супца,
в стужу зимнего оскала,
в сердце Сына и Отца.
Извини его беспечность,
извини её одну.
Как всегда, приходит вечность,
шею грубо охлестнув,
то петлёю смоляною,
то движением ножа,
голубые мухи ноют,
крылья нежные дрожат.
Напечёт жена и шлюха
отощавших голубей,
вытрет грязная старуха
губы, неба голубей.
-3-
Вытирающий жирные губы закат,
утирающий горькие слёзы рассвет.
И в харчевне зарезанный пьяный собрат
бесполезно схватил бесполезный стилет.
От похлёбок и мух тёмный воздух горяч.
А снаружи он холоден, как полынья.
Если можешь заплакать, то лучше не плачь,
на парижском погосте друзей хороня.
-4-
Что сказать обо мне? *Пролетает жулан*.
То взлетает, то падает косо,
потому что в глазах снегопад и туман,
и у женщин распущены косы,
потому что прошу у тебя *Расскажи
заклинанья свои, заклинанья.*
И на губы и горло наносится жир
вдовым ветром прощенья, прощанья.
Больше всего, конечно, Георгий Иванов - *для чего? тишина под парижским мостом и какое мне дело, что будет потом* Но и Мандельштам, и Высоцкий - *как веревочка не вейся*. В общем, как всегда!
