Оливково-лавандовый Прованс,
Где неба бледно-синего фаянс
Так уязвим на вид и даже хрупок,
Что, очевидно, вздох или изгиб
Крыла летящих в воздухе голубок
На нем оставить трещину могли б.
Голубки здесь изящны и худы.
Их четкие когтистые следы,
Пропитанные ароматом соли,
Рассыпаны по пляжному песку.
И солнце, раскаленное до боли,
Лучами прижимается к виску.
Мигрень и зной охватывают юг.
Срастаются в неразделимый круг
Огонь, вода, земля и с ними воздух.
Темнеет, кровожадность утолив,
Густой багрянец в виноградных гроздьях,
И шевелится серебро олив.
Тяжелый, изнурительный мистраль
Свивает мысли в дикую спираль,
Безумие неся в своем дыханьи.
И мир, приподнимаясь на дыбы,
Шатается, при каждом колыханьи
Морокою опутывая лбы.
Здесь блеклы краски, выжжены цвета
И кажется, что жизни привита
Суровость. Но под нею шевелится
До умопомраченья нежный дух,
Светящийся, как бронзовые лица
Под черными одеждами старух.
Необъяснимо сердце веселя,
Морщинисты, как здешняя земля,
Их смугло-терракотовые руки.
Но сходны с небесами их глаза,
То черные, как сумерки на юге,
То ясные, как утра бирюза.
Друг друга дополняют неспроста
Малейший штрих, малейшая черта.
Мазками на безоблачном просторе
Читается возвышенностей цепь,
И как за степью чувствуется море,
Так и за морем чувствуется степь.
Лавандовый, оливковый Прованс!
Перед пространством время впало в транс
С таким самозабвением и страстью,
Что стерся циферблат его до дыр.
Прованс, непостижимый, как – по счастью –
Для пониманья недоступен мир.
Миша, будь, пожалуйста, будь!!! Лучше уж мы будем молчать. Я не могу сказать, что ты- гений, хотя порой хочется, но стесняюсь. Но про себя горжусь, что имею твою книгу с дарственной надписью - хоть и воля случая, а все ж приятно. Ну это так, между нами.
