Нам отольются полной мерой и бормотня и пачкотня, и этот мальчик – Туроверов – с кормы стреляющий в коня, и хлеб степной на полустанках, и одинокий вдовий век, из «Правды» жёлтые кубанки, и песни поездных калек.
Когда из мёрзлой электрички выходишь пьяный в Снегирях, в снегу не сыщешь рукавички, стоишь в распахнутых дверях, а ветер снег прицельный мечет и дерева морозны гнёт – вся жизнь твоя тебе навстречу вдруг перебежками рванёт. Что было в ней? …какого ляда меня на сопли развезло? В ней было то, что было надо, и быть иначе не могло!
Но снится мне судьба иная, на риге запалённый хлеб, и я, по-совести, не знаю, какая вправду из судеб. Не та ль, где сталь в крови дымилась в бою за Северским Донцом, и гнил Сиваш? Скажи на милость, не явь ли липкий этот сон?
…ахалтекинец рыжий впрожелть бежит по выбитой траве, и пуля, пущенная в лошадь, в моей застряла голове.
***
В этом доме на Подоле, где жила моя родня, никого там нету боле, кроме боли для меня, в этом доме, в этом доме позднесталинских кровей – ничего там нету кроме утлой памяти моей. В этом доме гаснут спички, и жилички не поют, и мерещится табличка «Тут водички не нальют». И стоит на Украине чёрной свечкой восковой в дождь и вёдро, в снег и иней сданный замок родовой.
Где б я не жил, где б ни жил я, где б зимой ни куковал, из последних жидких жил я строчки длинные ковал, то по строчке, то по пальцам: вот и всё о ковале, разживался капитальцем, жил скитальцем на Земле. Я ходить хотел по водам, и парить по небесам, всяко разного народа я в стихах поописал, посреди равнины русской наливали не воды, уделяли мне закуски, заслоняли от беды. Всё тепло её и ласка, и неласковый урок, и подначка и побаска, и портовый говорок, вся любовь, как говорится, как пошло на пятьдесят проросла во мне сторицей, отозвалась сам-десят. Знать, в российском поднебесье есть укреп мне родовой в каждом городе и веси жёлтой свечкой восковой.
***
Минареты в глазах, минареты, а в сердце просёлки. Эти пальмы, как ёлки, когда протираешь очки, и мерещатся мне в оренбургских платках богомолки, из нубийских окошек читают стихи из Луки.
...остывают пески. С головой завернусь в одеяло. Для начала - напиться б, да влом среди ночи вставать. И кричит ястребок, как душа над кровавой Каялой, по Непрядве плывёт с палисандровой рамой кровать.
На дорогах нубийских тверская засохшая жижа. Не вдаваясь в детали, отмечу в коротком письме: чем от Родины дальше, тем Родина скорбная ближе, соловецкое солнце дрожит на колодезном дне.
все стихи автора
|
