"Я видела тучи над крышей моей,
Все ближе и ближе грохочущий гром,
И лица людей, и морды зверей,
И птицу с сожженным крылом.
Я видела это и вижу сейчас,
Мне кажется, я слышу лязг
Нажатья курка у виска”
О. Арефьева
В придорожном кафе не предложат изысканных яств,
Лишь щербатая стойка да вечно дежурные блюда,
Улыбаясь, колдует луна, в облаках затаясь,
Маскируя шоссе параллель под манящее чудо.
В этом месте спешащих часов и бессонных невест
Я – как гость, заглянувший случайно, на пару мгновений,
Рассказать, как мерцает в нездешних краях Южный крест
И как голод пустыни съедает ничейные тени.
А потом еще много прекрасных, седых небылиц,
Что случились когда-то, на прежнем витке автострады –
Про колодцы дворов и про топот гнедых кобылиц,
Про шуршание шин и дождей метеорных парады.
И еще о безвестных всем картам чужих городах,
Где воруют сердца, вместо них оставляя монету…
Будет течь разговор, будет литься вино как вода,
Я останусь надолго… Навечно… Почти до рассвета.
Только северный свет – это, видимо, что-то в крови
И его не смутят обещанья, угрозы, молитвы.
Мое место – хайвэй, там меня безнадежно ловить,
Я беспечный ездок, что кочует по лезвию бритвы
***
А умирать – простое ремесло,
Которому ни в жизнь не научиться
И моментальность мрамора на лицах,
Как бахрома не рубленных узлов,
Неровность "до” и "после”, "от” и "до”
Раскисли грязью в придорожных лужах,
Спастись от общества седых старушек –
Не самый драматический итог.
Нам не положен ни покой, ни свет,
Ни заново индусом иль китайцем,
Кондуктор, поспеши, я еду зайцем,
Как водится герою оперетт ,
И город черно-белых кинолент
Остался иллюзорности игрушкой,
А мера смерти не в объеме кружки,
Когда по титрам скачет хеппи-энд
С улыбкой вороненого ствола…
Наутро город снова стал зеленым,
Оставив две монеты для Харона
Лежать в секретном ящике стола
